Бортники, Карамша, Ротковщина… сожженные и уничтоженные фашистами
деревни Смолевиччины уже никогда не возродятся. А многие населенные пункты
возродились из пепла. С каждым годом становится все меньше свидетелей тех
страшных событий. Мы должны свято хранить память о невинно загубленных жизнях и
тех, кто погиб в борьбе за освобождение Родины. Это нужно не им, а нам и
будущим поколениям, для того, чтобы ужасы войны никогда больше не повторились.

Бортники, Карамша, Ротковщина… сожженные и уничтоженные фашистами деревни Смолевиччины уже никогда не возродятся. А многие населенные пункты возродились из пепла. С каждым годом становится все меньше свидетелей тех страшных событий. Мы должны свято хранить память о невинно загубленных жизнях и тех, кто погиб в борьбе за освобождение Родины. Это нужно не им, а нам и будущим поколениям, для того, чтобы ужасы войны никогда больше не повторились.

Мы продолжаем публикацию цикла статей, посвященных населенным пунктам Смолевичского района, которые подвергались сожжению в годы Великой Отечественной войны.

Усадьбу Ротковщина можно назвать памятником культуры девятнадцатого века. Она принадлежала роду Станислава Монюшко. На местном кладбище в 1850 была похоронена Альжбета Монюшко — мать великого композитора. Этот век был «золотым» для Ротковщины. Благодаря Доминику Монюшко там действовала агрономическая школа. Еще до отмены крепостного права в 1848 году местных крестьян освободили от крепостной зависимости и раздали им землю. В деревне росли красивые мощные деревья, которые были привезены из-за границы.

 

Из воспоминаний Галины Станиславовны Гладкой (1932 года рождения, жительницы города Минска):

«Родилась я в деревне Ротковщина, два класса закончила в Пекалинской школе. А она большая была, кирпичная и двухэтажная. Наша деревушка маленькая – тринадцать домов до войны стояло, а один из них пустой. Правда, в одной хате могли жить по несколько семей. Когда передали, что война началась, мы дома были. Мама в это время в Минск на крестины поехала и долго не могла домой вернуться. Ротковщина была тесно связана с партизанами. Сначала это были солдаты из разбитых воинских частей, а потом к ним стали присоединяться простые люди. Наш населенный пункт всегда был в центре событий. Я помню, когда около деревни стали окапываться отступающие солдаты Красной Армии. Все было вокруг перекопано, да и лес кругом. Партизаны сожгли школу, чтобы немцы не заняли ее. Нас предупредили, что бой большой будет, но тогда ничего не было, солдаты отступили и ушли на Березино. А вот партизан мы видели постоянно, они часто ночевали в деревне. Мы сами голодали, спали на голой соломе, даже простыней не было, ведь все отдавали им. У каждой семьи были землянки, так и там ночлег партизаны устраивали. Возле Ротковщины действовали «шишкинцы» и отряд Булганина. Мой папа был сапожником и его забрали в отряд Громова, чтобы он обувь ремонтировал. Предателей в деревне не было, сдать немцам нас не могли. Но спали постоянно одетыми на тот случай, если вдруг внезапно немцы нагрянут. Взрослые дежурили, пока дети спали. Бывает, что мама разбудит из-за того, что слышен шум машин, мы выскочим на улицу и прятаться. А зубы просто стучали от страха, и ноги тряслись и немели. С одной стороны нашей деревни, по большаку, люди вкопали большие столбы на протяжении трех километров, чтобы не могли проехать машины и мотоциклы немецкие. Как-то нас предупредили, что каратели идут. Из деревни увели коров, оставили кур и свиней, а мы все в лес убежали. Тогда расстреляли одну семью и сожгли один дом, когда заподозрили, что в нем партизаны были. Всех свиней и кур забрали фашисты.

Спустя некоторое время пришла настоящая беда. Был август месяц, где-то часа два дня. Я помню, что к нам привезли партизанские семьи. Коровы пришли с поля, а мы сидели и обедали. Я вышла во двор и увидела, что на нас летит самолет, да так низко, что можно было подумать, что он зацепится за крыши домов. Я хотела предупредить своих, но не успела. Летчик в начале деревни уже бросил бомбу и начали стрелять пулеметы. Мама схватила меня и брата, выскочила на улицу, а куда бежать, не можем от страха сообразить. Потом к большому лесу направились. Оглянулись, а за нами никто из деревни не бежит. Мы поторопились к землянке – там тоже никого, тогда спрятались под мост. Когда все утихло, мама побежала открывать сарай, чтобы выпустить корову. Нужно было и жито вынести на улицу, чтобы не пропало во время бомбежки. И тут немецкие самолеты вернулись. Мы спрятались в ельнике, а рядом были болото и речка. Там полуразрушенная землянка была без дверей, так мы в ней спрятались. Бомбы сыпались градом. Из разорвавшегося снаряда вытекала черная жидкость, похожая на смолу, которая воспламенялась. Прекратили бомбить только тогда, когда солнце за лесом начало прятаться. Люди вернулись в деревню, а там просто страх Господний, как говорят. Дома и сараи горят, стекла выбиты в окнах. Соседка не успела из сарая корову вывести, кто-то выпустил ее, когда уже сарай горел. А на нее горящая крыша рухнула, так и вышла под этим огненным панцырем. По партизанским тропам мы в лес ходили папу искать, но назад вернулись. Нужно было как-то дальше жить. Когда в Смолевичах уже наши солдаты были, а немцы отступать начали, мы пошли собирать землянику и увидели, как партизаны вдруг стали выезжать из леса и направились в сторону железной дороги. Они сказали, что в деревне немцы. Нас, детей, отправили вместе с партизанами, а дедушка Зинаиды Тумель побежал домой. У него там осталась жена и двухлетний мальчик. Но без мамы и без знакомых односельчан очень было страшно. В трех километрах от Ротковщины хутор стоял, я точно не помню, как он назывался. На ум приходят Россохи или Бортники. Все деревенские люди собрались на этом хуторе. Дети хотели сбегать в Ротковщину в разведку, но нас остановили и сказали, что там полно немцев, окапываются и готовятся к бою. А со стороны деревни Шабуни появились немецкие танки. Мы перепугались очень и стали прятаться в лесу в землянках около хутора. Ночью нас разбудил русский солдат и сказал, чтобы мы уходили отсюда подальше, так как будет бой с немцами. (прим. у деревни Ротковщина состоялось ожесточенное сражение между немецкими солдатами и танками и 873-м Смоленско-Бранденбургским Краснознаменным ордена Суворова III степени истреби­тельно-противотанковым артиллерийским полком). Все пошли в сторону Смолевичей к деревне Слобода. А над нами стали летать немецкие самолеты. В Слободе пробыли два дня. Потом три мужчины из нашей деревни пошли первыми посмотреть на то, что происходит в Ротковщине. Потом пошли все остальные. То, что осталось от нашей деревни, больше напоминало Куликовское поле. Лежали везде трупы русских и немецких солдат, убитые лошади, разорвавшиеся снаряды и очень много целого оружия. Вся земля горела и дымилась, было жарко, и трупы людей и животных быстро разлагались. Немцев убитых мужчины сносили в ближайший окоп и закапывали, а русских солдат похоронили в одной большой могиле. Жить там было абсолютно невозможно, и сначала мы поселились в палатках. Выкапывали из земли уцелевшую картошку, собирали колоски ячменя, которые не успели сгореть. Уцелела одна печь Зинаиды Тумель, так около нее навес сделали и односельчане готовили еду. Через несколько дней на фронт забрали всех оставшихся в живых мужчин, остались больные старики, женщины и дети. Чтобы как-то жить дальше, пришлось расходиться по родственникам и знакомым в другие деревни. Так и осталась наша Ротковщина не восстановлена».

 

Из воспоминаний Надежды Михайловны Шманай (1935 года рождения, жительницы деревни Драчково):

«Перед войной в Ротковщине проживало семьдесят человек. Наша деревня буквально стала приютом для партизан. Можно сказать, что сжигали наши дома частями три раза. В конце 1942 года у нас появилась группа партизан, которые называли себя москвичами, может быть в целях консперации. Хотя мы знали, что это местные люди из деревень Смолевичского района. Они поддерживали тесную связь со смолевичским подпольем. Подпольщики снабжали партизан оружием, медикаментами и необходимыми сведениями. А весной немцы в Ротковщину прислали карательный отряд. Ехали они по студенковской дороге на Верхмень, Шабуни. Машин было много и гул был слышен далеко. Люди стали собирать вещи, а когда мы вышли из дома, то уже началась перестрелка немцев с партизанами. Кругом свистели пули. От нашего сада где-то в ста метрах находился густой ельник. Мы перешли через ельник, потом через речку и пошли в деревню Пелека. Тогда немцы в Ротковщине сожгли только три дома, в которых жили партизаны. Это дома Ольги Дмитриевны Молчан, Иосифа Яскевича и Нины Ивановны Зиновьевой. Вместе со всеми уходить из деревни отказался старый дедушка Иван Леонтьевич Сороко. И когда горели эти дома, его немцы живьем бросили в огонь. Где-то летом в деревню прилетели немецкие самолеты и началась бомбежка. Партизаны к этому времени собирались уходить за железную дорогу. И как-то ночью в деревню приехал целый обоз из десяти подвод. На них были жители деревни Николаевщина и другие люди. Во второй половине дня прилетели самолеты. Летели тройками, одна за другой. Когда долетели до леса и развернулись, мы сразу поняли, что будут бомбить деревню. Все бросились в рассыпную. А дома в Ротковщине находились по одну сторону дороги, а по другую – росли старые ели. Мы и побежали через этот ельник к деревне Пекалин. За ельником был мостик, под которым и спрятались. В этот день бомбили еще Шабуни и Пекалин. Было страшно, что до сих пор дрожь пробирает, думали, что никогда эта бомбардировка не закончится. Когда стихло все и люди вышли из укрытия, сложно было разобрать, где небо, а где земля. Кругом дым, гарь, горела жидкость, которая вытекала из бомб. Мальчики из любопытства пытались подойти ближе и потрогать, то начинали гореть руки, а стали вытирать об одежду – загорелась одежда. А вскоре партизаны ушли за железную дорогу. В нашей деревне осталось несколько домов. Но, сами понимаете, в каком они состоянии были. Да и они сгорели, когда немцы уже отступали. Еще помню, что когда освободили Смолевичи, то все сельчане бросились туда за солью. Без нее пресную ботву, картошку есть было невозможно. А на станции разломали склады, и она там горами лежала. А нам, детям, было еще интересно посмотреть, куда девались полицаи. Когда возвращались обратно и дошли до Ворота, то в деревню уже нас не пустили. Сказали, что в районе Пекалина, Ротковщины идет бой. Этот день и стал последним для нашей деревни».

 

Из воспоминаний Валентины Михайловны Алехнович (1929 года рождения, жительницы деревни Пекалин):

« Семья наша была большая – шесть детей. Папа погиб во время финской войны в 1939 году перед самым Новым годом. А мама, Ольга Ивановна, беременная тогда была и родила в начале сорокового еще мальчика. До войны ребятни в Ротковщине много было. Я в школу ходила, успела пять классов закончить и вступить в пионеры. Я с Галей Гладкой, тогда она Курацкая была, хорошо учились и даже в президиуме школьном сидели. Когда началась война, меня перевезли к знакомым в Пекалин. Надежда Михайловна Шманай – моя родная сестра. И она была в основном в Ротковщине у деда нашего Ивана Сороко. Там же жила мамина младшая сестра. Их там бомбежка и застала. А я в это время была в Пекалине, и во время налета пряталась в другом лесу. Наша хата самая первая в деревне была. Однажды к нам пришел молоденький советский солдатик. Он такой страшный был, по нем вши ползали, как муравьи. Мама остригла его наголо, нагрела воды, помогла помыться, а одежду всю сожгла. Мужской одежды в доме не было такого размера, так она свою дала. А он сам родом из Логойского района был. Очень хотел пешком идти домой, все повторял, что тут рядом. Он сам идти не смог без обуви, слякоть на улице и очень холодно было, но просил, чтобы как-нибудь его родителям передали, что он жив. И мама два дня шла туда, в его деревню, чтобы выполнить его просьбу. Рассказал нам, что до войны учителем работал. Если подумать, то много чего можно вспомнить. А от немцев доставалось, конечно, больше Ротковщине, да и бомбили ее больше. Из свидетелей тех событий уже мало кто остался. Односельчане, которые пережили войну, разъехались по разным местам, мы редко видимся. Только память осталась, от нее никуда не денешься. А если бы вы знали, какое это красивое местечко было! Все уничтожили фашисты и война. Мы из деревень, в которых сейчас живем, иногда ходим на место, где была наша родная деревня. Там и кладбище осталось, где похоронены родные и односельчане. Война покалечила нашу семью. Старший брат учился в Ленинграде и попал в блокаду, во время которой умер от голода. Второй братик, которому было где-то двенадцать лет, подорвался на боеприпасах, которые от войны остались. Немцев погнали, а кругом осталось много оружия. Мальчишки любопытные, удержать трудно, вот и беда случилась. Вот такая она – война. Разве ее забудешь, сколько бы времени не прошло?»

Удивительной силой и властью обладает время: живут простые люди – у каждого свое имя, биография, семья, растут города, шумят леса, несут реки свои бурные воды, а проходят годы и теряется след многого. И тогда мы начинаем собирать по маленькой крупице информацию о событиях прошлого, чтобы успеть сохранить ту память, которую еще не успело уничтожить время. Это становится очень важным и необходимым. Только память эта бывает разная. Кто-то помнит о светлых и приятных моментах в жизни, а иногда эта память омрачена болью и страданиями. И ничего уже не изменишь и не вернешь, как и не вернешь назад маленькую деревушку Ротковщина, которая безжалостно была уничтожена фашистами.

Наталья МЕХЕДКО.

Информацию читайте в номере 63 – 64 от 19.03.2014 г.