Населенный пункт в Прилепском сельсовете, в 15 км от железнодорожной
станции «Смолевичи» на линии Минск-Орша, на реке Усяжа. По письменным
источникам известен с конца XVI века как село Минского воеводства Великого
княжества Литовского. С 1793 года вошло в состав Росииской империи. Сведения
переписи населения 1886 и 1897 годов не известны. С 1977 года деревня
объединилась с Прилепами. В настоящий момент название «Погорельцы» сохранилось
только среди местного населения. По истечении стольких лет найти свидетелей,
которые могли бы рассказать об уничтожении фашистами деревни, было сложно. И,
прежде всего, потому, что из того небольшого количества населения Погорельцев
до настоящего времени дожили немногие.

Населенный пункт в Прилепском сельсовете, в 15 км от железнодорожной станции «Смолевичи» на линии Минск-Орша, на реке Усяжа. По письменным источникам известен с конца XVI века как село Минского воеводства Великого княжества Литовского. С 1793 года вошло в состав Росииской империи. Сведения переписи населения 1886 и 1897 годов не известны. С 1977 года деревня объединилась с Прилепами. В настоящий момент название «Погорельцы» сохранилось только среди местного населения. По истечении стольких лет найти свидетелей, которые могли бы рассказать об уничтожении фашистами деревни, было сложно. И, прежде всего, потому, что из того небольшого количества населения Погорельцев до настоящего времени дожили немногие.

Из воспоминаний Ольги Ефимовны Кирильчик (Лагунчик) (1928 года рождения, жительницы деревни Прилепы):

«Я родилась в деревне Погорельцы. Деревня до войны большая была, домов пятьдесят было точно. Да и красивая очень: лес, чистая речка. И семья наша была большая – девять душ. Я самая младшая из детей. Папа и мама работали в колхозе. В то время платили мало, ставили «палочки» за отработанные дни. В день родители получали двадцать копеек. Жили бедно, можно сказать. У одной из моих старших сестер Марии, она уже замужем была, в семье одиннадцать детей росло. Папа наш от болезни слег на два года, а в тридцать девятом году умер. Затем мама слегла за ним. Тоже пролежала года два, мы выхаживали и ее, но умерла в начале войны и она. Правда, немцев успела увидеть, мы ее под руки на улицу выводили. А фашисты по улице ходили, веселились, песни пели. Войну, если бы и хотела забыть, то не могу. Тяжело такое забыть, она мне всю жизнь сломала, эта война проклятая. Сестра Арина работала при немцах вместе с другими людьми. Они заставляли их жать, убирать, работать в поле. Сестра Стеша была как-то связана с партизанами, правда, чем она им помогала, я не знаю. В Прилепах на том месте, где сейчас почта стоит, стояла немецкая кухня. Они там еду себе готовили, а мы голодные слышали эти запахи. Всякое от этих фашистов перевидали, невинных людей они много загубили. В марте месяце, когда Погорельцы сожгли, я убежала со старшей сестрой Ариной. Большинство людей успело уйти из деревни. Я не могу сейчас вспомнить, откуда мы узнали, что сжигать хаты будут, только немцы не предупреждали об этом. Сестра Мария всех своих деток вывела в поле, смогла им жизнь сохранить. Арина сначала отказалась уходить из своего дома, она больная была. Она мне сказала: «Будет хата гореть, тогда и я сгорю вместе с ней». А потом страшно стало нам. Сестра вышла на улицу и увидела, что наше село уже горит с одного конца. Подожгли его с этой стороны (показывает рукой). Тут и она решилась бежать вместе со мной. Выскочили мы за дорогу на окраине села и побежали в сторону Яновщины. Там деревня Карпиловка стояла, а около нее — молодой лес, заросший кустарником. Рядом с нами никого не было. А тут самолет немецкий прилетел и стал так низко над нами летать, что думали, он нас зацепит. Деточка, прости (гладит меня по голове и плачет). Вот так над нашими головами практически летал. Как ударили по нам из пулемета, а Арина закричала: «Олька, юбка твоя загорелась!» Как я сама не сгорела, не знаю. Моя одежда вся на дырках была, когда затушили ее. Побежали с сестрой дальше, добежали до той самой Карпиловки. А кому мы там нужны? Направились тогда в еловый лес, а там большой ров был, который нужно было перейти. С трудом перебрались мы к этому ельнику. Холодно было, снег начинал таять, грязь и мокро везде. Замерзли тогда очень сильно, а согреться негде. А солнце в тот день очень ярко светило. Было слышно, как ревела в Погорельцах скотина, трещали падающие бревна и крыши домов. Большие клубы дыма поднимались к небу. Мы сели на землю, сняли валенки и стали на солнце ноги греть. И тут опять самолет появился, а потом услышали, что на подводах немцы к нам приближаются. Мы так устали и были напуганы, что не могли с места сдвинуться. Фашисты проехали рядом с нами, смотрели на нас, но почему не тронули, я не знаю. Душа от страха огнем горела. Так мы просидели до самого вечера, а когда солнце стало садиться, решили идти в Карпиловку. Там жил инвалид войны Кирилл Андреевич Ромашко, работал когда-то секретарем в нашей конторе. Он был нам дальним родственником, вот и принял нас временно к себе. Мы ночь переночевали, а на следующий день нашлась наша сестра Стеша. И мы решили пойти все вместе в нашу деревню, посмотреть, что там происходит. Когда пришли в Погорельцы, то увидели, что огонь у нас отнял все. Деревня стала одним пепелищем. Что смогли, то собрали, чтобы поесть. А жить где? В Карпиловке когда-то был панский дом, его разрушили, остались только целыми какие-то помещения. Вот там мы и приютились, а с нами и другие люди, чьи дома сгорели. По восемь-десять душ находились в одной маленькой комнатке.

Деревню восстанавливали сами, своими силами, когда фашистов прогнали. Я свинью завела, держала ее в маленьком сарайчике, а она однажды выскочила и убежала в поле. Потом кто-то из односельчан подсказал, где ее искать. Так вот мы ее нашли и пригнали домой. И потом свининой угощали тех, кто нам помогал дом отстраивать. А самим и есть было нечего. Нам не разрешили строиться на старом месте, выделили другой участок. Вот в этом отстроенном доме я и сейчас живу. Да какой это дом? Собирали тогда любой материал, что был под рукой. А так хотелось свой угол иметь, чтобы не скитаться по чужим. Всего хватало, когда приходилось жить в таких условиях, даже вши заедали. Приходилось мне даже ходить и попрошайничать в деревню Дуброва. Ой, больно говорить даже. Сколько слез пролили тогда! А я же уже взрослая была, стыдно было, а сестры отправляли, деваться некуда.

Много раз я думала, что смерть со мной совсем рядом ходила. Почему меня ни пуля не взяла, ни огонь не сжег, понять не могу. Старая я, тяжко об этом вспоминать и говорить. Я ведь, фактически, родилась в двадцать седьмом году. Все документы сгорели на чердаке нашей хаты. Когда восстанавливали их после войны, то записали меня с двадцать восьмого года».

Уезжая из этой деревни, я все время думала, кто, когда и почему дал ей такое название – Погорельцы? Возможно, что стало оно каким-то пророческим для тех людей, которые столкнулись со страшной бедой. Теперь это улица Школьная в деревне Прилепы. Светлая, чистая, с красивыми домами и обилием зелени. От того времени ее отделяют более семидесяти мирных лет. И та война давно уже стала историей, пусть и скорбной, и трагической. Но мы будем помнить ее, собирать по крупицам и хранить для последующих поколений. «История — сокровищница наших деяний, свидетельница прошлого, пример и поучение для настоящего, предостережение для будущего», — сказал когда-то испанский писатель Сервантес. И с этим трудно не согласиться.

 

Наталья МЕХЕДКО.

 

Информацию читайте в номере 201 – 202 от 03.09.2014 г.