Мгле — деревня в Усяжском сельсовете, находится при реке Усяжа, в
12 км от железнодорожной станции «Смолевичи» на линии Минск-Орша.
Согласно переписи 1897 года, деревня в Юрьевской волости Борисовского уезда,
где насчитывалось пятьдесят восемь дворов и триста тридцать пять жителей,
действовали церковь и магазин. В начале XX века в селе было уже шестьдесят семь
дворов, в которых проживали четыреста шесть человек. В 1903 году здесь было
открыто народное училище. Здание для него построили в 1904 году. Согласно
переписи 1926 года население деревни значительно увеличилось – пятьсот тридцать
жителей, проживавших в ста пяти хозяйствах. Работала трудовая школа 1-й
ступени, в которой два учителя учили около восьмидесяти детей, в том числе
двадцать пять девочек. В начале 1930-х годов, когда проводилась
коллективизация, в деревне создали колхоз «Праца», открыли кузницу. Довоенная
жизнь сельчан не была насыщена событиями: работа в колхозе, скромные дома,
большие семьи – все это приметы самой обычной биографии людей того поколения.
Но именно в этой, хоть и небогатой, но вполне устроенной жизни и было их
простое человеческое счастье. Пока не ворвалась в их жизнь война.

 

 

Мгле — деревня в Усяжском сельсовете, находится при реке Усяжа, в 12 км от железнодорожной станции «Смолевичи» на линии Минск-Орша. Согласно переписи 1897 года, деревня в Юрьевской волости Борисовского уезда, где насчитывалось пятьдесят восемь дворов и триста тридцать пять жителей, действовали церковь и магазин. В начале XX века в селе было уже шестьдесят семь дворов, в которых проживали четыреста шесть человек. В 1903 году здесь было открыто народное училище. Здание для него построили в 1904 году. Согласно переписи 1926 года население деревни значительно увеличилось – пятьсот тридцать жителей, проживавших в ста пяти хозяйствах. Работала трудовая школа 1-й ступени, в которой два учителя учили около восьмидесяти детей, в том числе двадцать пять девочек. В начале 1930-х годов, когда проводилась коллективизация, в деревне создали колхоз «Праца», открыли кузницу. Довоенная жизнь сельчан не была насыщена событиями: работа в колхозе, скромные дома, большие семьи – все это приметы самой обычной биографии людей того поколения. Но именно в этой, хоть и небогатой, но вполне устроенной жизни и было их простое человеческое счастье. Пока не ворвалась в их жизнь война.

Из воспоминаний Василия Ивановича Коношонка (1929 года рождения, жителя деревни):

« Я до войны пять классов закончил в местной семилетней школе. А дальше нужно было продолжать учебу в Юрьево, да война помешала. Помню, что в деревне клуб хороший стоял, где вечерами молодежь на танцы собиралась. Очень много людей приходило. Пусть и не богато жили, но веселиться умели. Мама Надежда Васильевна и папа Иван Олемпович работали в местном колхозе. Оба были с 1898 года рождения. В нашей семье четверо детей росло — я, Люба, Витя и Маруся. Пятая сестра, на два года меня старше была, умерла еще маленькой, когда ходила в первый класс. Жили, как все. Кто знает, как бы жизнь сложилась, если бы не немцы.

Все стали говорить в деревне, что война началась. А что мы понимали? Никто же не знал что всем уготовано пережить. Мужиков местных стали в армию забирать. Сначала ушли человек пять. Шли они куда-то под Зеленый Бор. Из тех, кто первыми ушли, ни один не вернулся. Трех или четырех человек как-то перехватили гитлеровцы и пригнали обратно. И тут же сами прибыли к нам в Мгле. Мы с хлопцами на улице гуляли, когда первые немцы на мотоциклах, на которых в люльках были пулеметы установлены, в деревню въехали. А потом еще и машины подкатили. Расположились фрицы на берегу нашей реки, поставили кухню и стали купаться. А у одного нашего сельчанина телка молодая недалеко паслась. Сорвалась она, глупая, с привязи и пошла к этой кухне на запах, наверное. Людей не боялась, скотинка домашняя. А немец подплыл к берегу, достал из кобуры пистолет, выстрелил и убил ее. А потом эту телочку фашисты и разделали. Хозяйка прибежала, стала кричать: «Ай, пан, что же ты наделал?!». А фрицы достали из карманов оккупационные марки и дали их женщине, якобы заплатили. А что толку от этих марок?

У учительницы Дуни Жуковской муж был офицером, воевал в Красной Армии где-то под Ленинградом. К ней иногда приходили люди и читали различные листовки. Степан Шемпель и Федя Коношонок пошли однажды к ней с такой листовкой. А тут и немцы нагрянули по наводке. Вот семья Шемпеля смогла убежать, когда их полицаи разыскивали, ведь хатка их стояла около болота. А Коношонка дом находился недалеко от поворота на теперешний магазин. На углу вторая хата. Сам хозяин Федор успел скрыться, а жену и детей забрали. Тетя Соня, его жена, была моей мамой крестной.

Когда полицаи с винтовками вели к школе Софию Федоровну Коношонок с двумя дочурками и местную учительницу, мы, дети, на улице стояли и все видели. Сонька за ручки держала Ирку и Таиску. Девочки по возрасту были чуть младше меня, лет семь-восемь. Сначала со стороны школьного сарая услышали автоматную очередь, а затем повалил черный дым. И там их сожгли. А учительницу Евдокию отпустили, как-то смог ее свекор с немцами договориться.

В Мгле до войны были детские ясли, как детский сад теперь. Там фашисты пятерых человек убили. Одну семейную пару – Лукаша Довголенка и его жену, имя уже забыл, Ульяну Красовскую, Соньку Бякову и еще кого-то. А Ульяна внука Жорика в это время на руках держала. Прострелили ему ручку, но не убили. И дитя это ползало потом среди этих трупов, пока его не нашли. Миколу Рашкевича во дворе своего дома убили, Гришку Тихановича вот там под липами (показывает рукой) прибили прикладами оружия. Варьку Довголенок убили, когда та пряталась от фашистов и реку переходила. Она была женой секретаря Смолевичского подпольного райкома партии Григория Довголенка. Да немцы убивали всех, кто не успевал убежать.

Еще помню, что одиннадцатого января сорок третьего года рано утром немцы оцепили деревню. На улице еще темно было, а фрицы уже появились на лошадях со стороны местной речки. Они похватали местных мужчин, в том числе и моего отца, которые не успели убежать. Многих тогда угнали в Германию. А еще хотели схватить две партизанские семьи — Виктора Шленского и Василия Ванзонка, которые жили в том селе (показывает рукой на другую часть деревни Мгле). Люди смогли спрятаться, а вот их два дома в тот день сожгли. Это были первые хаты, которые жгли во время войны в нашей деревне. Потом в апреле уничтожили дома Шемпеля и Коношонка. А осенью того же года уже сожгли все хаты. Жители Мгле в болоте спрятались. Помню, что когда пришли мы с болота, то увидели одни печные трубы вместо села. Мама перед пожаром натолкла ячных круп, в чугунке поставила в печь и прикрыла заслонкой. Вот эти крупы хорошо пропарились от такого костра. Мы их потом достали из печи и ели. Некоторое время скитались. Пока землянку свою не построили, приходилось скитаться. Сначала жили у моего дяди. В селе школа осталась и семь домов, не сгорели. Вот и в школе приходилось жить. Пристраивались, кто где мог. За гравейкой жил Тарас Метлицкий. Мы и у него останавливались вместе с партизанами. Партизаны в одной хатке, а мы в трехстенке. А потом подремонтировали наш погребок, в котором картошка хранилась. Сделали дверцу и стали жить. Потом уже свою землянку соорудили. Отца моего в это время уже с нами не было, на фронте воевал. Во время войны его сначала угнали фашисты в Польшу, где заставляли работать на каких-то шахтах, а затем, когда освободили пленных, забрали на фронт. Двадцать второго апреля сорок пятого года он погиб. Похоронен в немецкой деревне Штейниц, Западная Германия, Шпремберг. Из нашей деревни много людей погибло на фронте и в партизанах. В основном, конечно, молодые хлопцы и мужчины. Мгле долго отстраивали. Сразу открыли стройку в лесу за деревней Юрьево. Там складывали срубы и отдавали их, в первую очередь, семьям погибших. Наверное, домов пять тогда построили. А здесь сами восстанавливали дома, для этого лес нам давали. Мне пятнадцать лет уже было. Я с братом ходил лес валить и бревна на хату мы сами таскали. Люди собрали уцелевших лошадей, в одном из сараев сделали колхозную конюшню. Вот я потом там конюхом был. Так потихоньку и налаживали свою послевоенную жизнь. Всего хватало, что тут скажешь».

Из воспоминаний Евгении Степановны Коношонок (Шемпель) (1931 года рождения, жительницы деревни):

«Ой, деточки, какая до войны наша деревня хорошая была! Как-то с мужем вспоминали и пересчитывали хаты. Аж сто двадцать насчитали! А молодежи сколько проживало! В старом селе, как мы его называем, стояла большая школа-семилетка. Я три класса закончила, а больше в своей жизни и не пришлось учиться. Моя мама София Кузьминична ходила на полевые работы в наш колхоз «Праца», папа Степан Иванович тоже в колхозе трудился на общих работах. Еще у меня был брат Саша, на три года старше меня.

Я хорошо помню первых немцев в нашей деревне. Ой, стыдно даже такое говорить! (смущается). Они в одном нижнем белье и голышом в нашей реке купались. Вели себя свободно, отдыхали и никого не стеснялись. А где-то через день, на возвышенность перед деревней, недалеко от дороги из Смолевичей, где сейчас стройка идет, упал сбитый самолет. Мы, дети, бегали на него смотреть.

Наш дом сожгли в апреле сорок третьего, на следующий день после сожжения деревни Хотеново и праздника Благовещения. Дело в том, что над деревней часто листовки разбрасывали, то партизаны со сводками, то немцы с угрозами и призывами. И вот такую сводку нашли мой папа и Федор Коношонок и пошли к местной учительнице Евдокии Артемовне Жуковской, чтобы прочитать этот листок. А в нашем селе жили люди, которые в полиции служили, вот они и донесли об этом немцам в Смолевичи. Папа и мой брат укрылись в лесу, мы с мамой тоже успели убежать. Нам повезло, что накануне вечером фашисты с допросами в Мгле приехали, а мы узнали и сбежали. Жену Федора и двух дочек закрыли в школьном сарае и сожгли. Федор вернулся с болота, собрал косточки, которые от родных остались и похоронил их в одной могиле на местном кладбище. Там и сейчас эта могилка есть. Если бы мы не смогли тогда спрятаться, то и я бы в том сарае сгорела (плачет). И вот наша семья с того времени и до конца войны жила в болоте. Нас не принимала к себе ни одна семья, люди боялись, что накажут немцы, если узнают. А что мы такого сделали этим проклятым немцам?

Рядом с нашим домом кузница находилась. Однажды партизаны притащили в нее какой-то снаряд и стали его раскручивать, а зачем, не знаю. Может взрывчатое вещество хотели достать. И вот тот снаряд взорвался, разворотил всю кузницу. От взрыва погибли двое партизан, сельчане Микола Коношонок, Степан Юхновский и хозяин сарая, где кузница была.

Ой, а сколько в нашей деревне беженцев было! Особенно много приходило семей из-под Смоленска. Жили в местной школе, голодали сильно, часто умирали. А в начале войны еще и евреи беглые приходили.

Когда немцев погнали из Беларуси, мы в болоте находились. Сначала тихо было, а потом рано утром стрельба началась. Мы понять сразу не могли, что происходит. Потом только узнали, что фашисты отступают. Танки и бронетранспортеры наши разбитые около деревни стояли. По дороге на Хотеново болото было и гребля, как мы называли. Там немецкий «тигр» из засады побил советские танки. Из мглянских многие ушли в партизаны, многие и не вернулись домой после войны.

Из дневника Смолевичского подпольного райкома КП(б)Б:

«Четвертого января 1944 года совершен налет пятью немецкими самолетами на деревню Мгле Юрьевского сельсовета. Сожжено 8 домов, школа, убито 6 коров. Жертв гражданского населения нет. Восьмого апреля в три часа утра наземными силами немцы ворвались в деревню, где сожгли двадцать домов, взорвали пятнадцать землянок, убили гражданина Рашкевича Миколу, 75-летнего старика, сожгли совершенно слепого Блещика Александра живым. Тринадцатого апреля немцы сделали вылазку в семь часов утра в Мгле, где сожгли два дома, взорвали шесть землянок…».

Деревня Мгле сегодня довольно большая, с новыми и красивыми домиками. А в рассказах свидетелей, в их памяти осталась совсем другая деревушка. Они, несмотря на свой почтенный возраст, могут перечислить по порядку все дома и рассказать о семьях, которые в них проживали. Другое время было, по-другому звучали имена – Тодар, Микола, Дунька, Варька, Маруся. Как-то тепло и по-домашнему, по-деревенски… Как бережно они хранят старые фотоснимки, похоронки своих родных, которых отняли война и время. Забывают что было вчера, а события семидесятилетней давности помнят почти в мельчайших подробностях. Их настроение и взгляд меняется каждую минуту, в зависимости от того, о чем или о ком идет речь. Улыбка на лице, слезы на глазах… С дрожащими от волнения и старости руками, сложенными, как в молитве, просят о том, чтобы дал Господь их детям, внукам и правнукам здоровья, мирного неба…

Наталья ЧАСОВИТИНА.

Фото автора.

Информацию читайте в номере 21 – 24 от 31 .01.2015 г.