Чтобы быть полезной в партизанском отряде, 14-летняя девочка пекла хлеб
Человеку, родившемуся и выросшему в мирное время, даже при всем его богатом воображении, сложно представить, как удалось не только выжить старшему поколению в годы самой длинной и страшной, на мой взгляд, войны, но и поднять буквально из руин и пепла страну. Сколько раз слушала воспоминания пожилых людей, столько мысленно благодарила Бога за то, что не видела весь этот ужас собственными глазами. За то, что только по рассказам своей ныне покойной матери и других очевидцев знаю о черных и противных на вкус лепешках, которые пекли из перемерзлой и полугнилой картошки. О том, что можно есть с огромным аппетитом болотный аир или «наваристый суп» из лебеды и осмаленной на костре говяжьей шкуры, либо вообще днями голодать, довольствуясь болотной водой, поцеженной через тряпку. И умом ведь понимаешь, – это не фантистический фильм, а реальность того времени. Их, детей войны, которые не по своей воле в юном возрасте слишком быстро становились взрослыми. Оттого и плачут «седовласые» дети на митингах и парадах, приуроченных к 9 мая, 22 июня или 3 июля. Плачут, когда просишь их о чем-то рассказать, вспомнить.
Анастасию Владимировну Вершаль много раз видела на различных мероприятиях в Смолевичах. Честно говоря, на возраст человека, воевавшего на фронте, она не выглядела, хотя на груди было много медалей и орден Отечественной войны. И когда я пришла к ней в гости и застала на огороде, окучивающей тяпкой картофель, немного растерялась. Сомневалась, сможет ли 95-летний человек что-то вспомнить? «Что-то рассказать могу, а многое уже и забыла», – видимо, предугадав мои мысли, сказала собеседница. Зашли в дом, где Анастасия Владимировна и начала свой рассказ.
– Я сама из деревни Каменка, в девичестве была Лашук. Родилась в 1927 году, в августе день рождения. Родители были обычными колхозниками. Семья большая, я – младшая. Только после войны из пятерых детей одна осталась. О начале войны узнали от моего брата Николая, тот работал где-то в Западной Беларуси. Помню, как зашел в дом уже с винтовкой и говорит, показывая на оружие: «Вот теперь, мама, это моя жена». Старшая сестра Вера с двумя детьми и мужем до войны жила в Минске, но во время эвакуации погибла. Сестра Зина работала в Смолевичах секретарем в нарсуде и прокуратуре. Конечно, была связана с партизанами и подпольщиками. Полицаи требовали, чтобы она выдала всех местных коммунистов. Сестра отказалась, тогда ее забрали в комендатуру, а после увезли в Минск. Мама поехала туда, чтобы передать одежду. Вещи забрали, но с тех пор мы Зину не видели, и не знаем, где она и как погибла. Брат Костя служил в Москве, а потом там же остался писарем. Только на один вечер в начале войны собралась вся наша семья. И Коля, и Костя погибли.
Во время оккупации мы сначала оставались дома. Потом меня отправили к родственникам в Юрьево. А когда начали создаваться партизанские отряды, прислали знакомого хлопца и он отвез меня к партизанам. Помню, что находились на Палике. Жили в землянках, я хлеб пекла. Врослая же уже, 14 лет, до войны успела 6 классов закончить. Уехали из Каменки и мои родители, со Смолевичей кто-то предупредил, чтобы уходили. Они корову привязали к телеге, посадили двоих деток погибшей Зины и тоже отправились в партизанский отряд дяди Коли. Жили там долго, был голод страшный. Папа иногда получал какие-то задания, но не часто. Он пожилой, здоровье и силы не те. Помню, как однажды к нам в лес пригнали небольшое стадо коров с какой-то деревни. Сколько пробыли на Палике, точно не скажу. Там же облава немецкая была, многие погибли. В свою деревню вернулись уже после того, как фашистов погнали. А Каменку несколько раз сжигали. В первый раз наш дом уцелел, а во второй – одно пепелище осталось. Один погреб остался. В селе жил папин брат, тоже хата сгорела. Так мы вместе с его семьей поселились в нашем погребе.
На книжных полках у Анастасии Владимировны целая советская библиотека. «Читаете?», – спрашиваю. «А как же, – отвечает женщина. – Эти книги раза по три перечитала, наверное». Показывает мне Гоголя… Не сомневаюсь, именно благодаря своему натренированному уму и профессии (бухгалтер) она хорошо помнит некоторые события 80-летней давности. Ее рассказ иногда прерывался длинными паузами, мы обе молчали. Женщина возвращалась мыслями в прошлое, бросая взгляд на старые и пожелтевшие портреты еще молодых родителей, висевшие на стене. А я боялась ее потревожить. И эту паузу Анастасия Владимировна прерывала сама.
– Из-за того, что жить было негде, родители решили уехать в Смолевичи. Моя мама отсюда родом. Сначала нас поселили по улице Советской в бывшем доме еврея. Не знаю, как ему удалось уцелеть, но еще некоторое время после освобождения местечка он торговал мясом на рынке. А потом уехал куда-то. Смолевичи практически все уцелели, здесь же немцы и полицаи размещались. Несколько хат, насколько я помню, было разрушено. Позже папа стал потихоньку строить свой дом, по улице Кузнечная, где я и живу. Здесь рядом кузница находилась, отсюда и название. Я сначала кассиром работала в смолевичском детдоме, затем курсы бухгалтерские окончила, получила профессию, в которой осталась на всю жизнь. Меня постоянно поздравляет со всеми праздниками руководство «ДРСУ-123», где я работала. Замуж вышла, дети, внуки, правнуки… Вот так жизнь и прожила… Что еще вспоминать? Как отстраивали Смолевичи? Да тяжело, как и все послевоенные города и деревни. Работали много, честно, добросовестно и дружно. Главное, чтобы люди теперь мирно жили.
Наталья ЧАСОВИТИНА.
Фото автора.
