Деревня некогда находилась в Прилепском сельсовете, в 16км от
железнодорожной станции «Смолевичи» по линии Минск – Орша, в одном
километре от реки Уша. Рядом с Малыми Калодезями располагался населенный пункт
Большие Калодези и помещичье имение Тадулино, которое известно с начала
двадцатого века в Острошицко — Городецкой волости. После Октябрьской революции
на базе имения создали сельскохозяйственную коммуну «Авангард», где работали и
жители деревни Малые Калодези. В тридцатые годы помещика репрессировали, а
имение перешло в руки государства. В 1977 году Малые Калодези вместе с Большими
и хутором Тадулино были объединены. И те старые названия деревень остались
только в архивных документах и свидетельствах о рождении тех, для кого Калодези
навсегда будут малой родиной, как бы не изменялись ее названия. А еще жителей будет
объединять одна общая история и страшные события 23 марта 1943 года. Тогда
проводилась немецкая карательная операция «Дирлевангер» против партизан и
мирного населения в Смолевичском и Логойском районах, силами особого батальона
СС под командованием оберштурмбанфюрера СС Дирлевангера с командой СД под
руководством гауптштурмфюрера СС Вильке и командой радиосвязи «Пайгот». В те
дни каратели оставляли за собой полыхающее зарево над нашими селами, сотни
убитых мирных жителей.
Деревня некогда находилась в Прилепском сельсовете, в 16км от железнодорожной станции «Смолевичи» по линии Минск – Орша, в одном километре от реки Уша. Рядом с Малыми Калодезями располагался населенный пункт Большие Калодези и помещичье имение Тадулино, которое известно с начала двадцатого века в Острошицко — Городецкой волости. После Октябрьской революции на базе имения создали сельскохозяйственную коммуну «Авангард», где работали и жители деревни Малые Калодези. В тридцатые годы помещика репрессировали, а имение перешло в руки государства. В 1977 году Малые Калодези вместе с Большими и хутором Тадулино были объединены. И те старые названия деревень остались только в архивных документах и свидетельствах о рождении тех, для кого Калодези навсегда будут малой родиной, как бы не изменялись ее названия. А еще жителей будет объединять одна общая история и страшные события 23 марта 1943 года. Тогда проводилась немецкая карательная операция «Дирлевангер» против партизан и мирного населения в Смолевичском и Логойском районах, силами особого батальона СС под командованием оберштурмбанфюрера СС Дирлевангера с командой СД под руководством гауптштурмфюрера СС Вильке и командой радиосвязи «Пайгот». В те дни каратели оставляли за собой полыхающее зарево над нашими селами, сотни убитых мирных жителей.
Из воспоминаний Зинаиды Николаевны Нехайчик (1937 года рождения, жительницы деревни Тадулино):
«Я родилась в деревне Малые Калодези. У родителей одна была. Папа Николай Михайлович работал помощником директора коммуны «Авангард» Мамонова. Моя мама Татьяна Михайловна в девичестве носила фамилию Местовская, вы потом поймете, почему я на этом заостряю внимание. Работала она до войны на ферме около Ковалевщины. Ее братья Фэлюсь и Антось, с приходом немцев, ушли в партизаны. Деревня наша довольно большая была, правда, местность здесь холмистая такая, поэтому хаты в разных местах стояли. И на возвышенности, и в низинке.
Папина сестра Вера Михайловна Нехайчик работала в Прилепской школе учительницей. А у нас на квартире жили местные учителя: Татьяна Иосифовна Дервоед и Анна Федоровна Семашко. В тот день, когда каратели пришли, папа работал в коммуне. Это было на второй день после праздника Сороки (Жаворонки), а именно – 23 марта 1943 года. Мама пришла с работы и говорит: «Не пойму я ничего. На гравейке и горке около озера со стороны Ковалевщины немцы показались с автоматами. Чего это они хотят от нас?» А дома находились я и бабушка Анна Потаповна Нехайчик, папина мама, которая жила с нами. Все вышли на веранду и через окно увидели, что каратели окружают деревню. Малые Калодези они быстро оцепили, поставили пулеметы, технику. Ходили слухи до этого, что будут бить партизанские семьи. У нас был под домом длинный подкоп, который начинался с коморки, как мы называли «варыўні», где хранились овощи, и выходил он на огород. Длиной был метров шесть. Там почему-то несколько раз прятались мой папа и сосед Иван Константинович Бука. Может быть, боялись, что их заберут из-за родственников-партизан, не знаю. Папа сам давал партизанам и нашего жеребца Жука. Меня в подкоп сажали иногда, когда угроза надвигалась, а я все время ревела и упиралась, ведь там темно и холодно было. Но из этого подкопа можно было выкарабкаться и убежать. А куда убегать в этот раз, если каратели всю деревню уже оцепили? Немец в хату зашел, мама взяла меня на руки, а он приказал всем нам троим идти к дому Сергеевых. Я точно фамилию не могу вспомнить, но, кажется такая. А потом погнали всех еще дальше по деревне. Там людей уже много было. Где-то в том районе жил Андрей Ипатьев, мне припоминается такая фамилия. Вот там односельчан жгли в хате. А часть населения сожгли в нашем доме. Я, мама и бабуля тоже сначала были среди этих людей. Каратели силой заталкивали нас в хату, толкали в спину какими-то досками. А народу было столько, что все войти не могли. Я кричала на руках у мамы, а в доме темно было почему-то, может, от количества людей окон не было видно и света. Нас с мамкой спасла папина сестра Вера. У нее в Косино был знакомый комендант в немецком гарнизоне. И вот он узнал, что будут сжигать Малые Калодези и людей, и подумал, что здесь может быть и Вера находится. Пришел ее спасти. Я вдруг услышала в этой давке крик мужчины: «Татьяна Михайловна, где вы!?» И в самый последний момент немцы успели выпустить маму и меня, а бабушка Аня уже старенькая была, семьдесят два года, и не смогла из толпы выбраться. Тем более, что ее затолкали в дом одну из первых. Меня взял на руки этот мужчина и понес, а мама рядом пошла. Посадил он нас в машину, а сам вернулся. Хотел бабушку спасти, но не успел – дом уже подожгли. Потом многих жителей посадили в большую машину и увезли, так мы с мамой попали в Логойскую немецкую тюрьму. Туда привозили и мужчин, и женщин. В ней было очень холодно и сыро, а я босиком, почти без одежды. Помню большое окно, через которое я видела полицая, охранявшего нас. Не могу сказать, сколько дней мы просидели, но мама говорила, что не одну неделю, точно. Каждое утро из камеры кого-то уводили, а назад этот человек не возвращался. Говорили, что после допроса их вешали, не знаю. Осталось в итоге нас четверо: мама, я, женщина Саша и еще одна с Косино. А всем очень хотелось пить, просили немцев из лужицы в пустую консервную баночку воды набрать. А они в ответ только дуло автомата всовывали в окно. Я совсем ослабла, говорить не могла. Мама думала, что я умру уже. Но какой-то караульный немец все же пожалел меня. Сначала подбросил в камеру немного соломы, чтобы мама меня положила, а она сама сидела на голом цементе, и потом просунул через решеточку гороховый суп в банке и куски хлеба. Мама рассказывала, что он зашел в камеру к нам, погладил по голове, показал сначала на себя, а затем оттопырил три пальца и сказал: «Драй киндер». Потом он ушел, а я со временем стала немного приходить в себя. Одна мамина знакомая Нина Филипович из Знаменки была у немцев переводчицей. Вот она нам и помогла, и нас отпустили после проверки документов. И полторы недели мы еще жили в Логойске в семье Храповицких. А кто они были, я не знаю. Вернулись мы потом на выжженную землю, почти все хаты сожгли. Пошли мы жить в Ковалевщину. А в тех двух домах сгорели более пятидесяти человек. Сначала останки людей захоронили на местах сожжения, а намного позже их перенесли в одну общую могилу, где теперь памятник стоит. Отстраивал свою хату каждый кто как мог. После отступления немцев папу забрали на фронт, где он и погиб. А мама умерла в 2005 году.»
Из воспоминаний Семена Григорьевича Хвастовича (1934 года рождения, жителя деревни Тадулино):
«Моя родная деревня называется Малые Калодези. Ой, и красивая она была до войны! Вроде двадцать девять домов стояло. Но какая у нас природа! Это озеро и тогда было, а там дальше еще одно есть. Перед войной речушка Деряженка протекала, маленькая, как переступить. Я знаю, что в тридцать втором году здесь работали люди с Украины, возили на телегах песок и насыпали дамбы. Так получились два озера. В школу дети бегали в Большие Калодези. Она до сих пор стоит, правда, это уже не школа, да внутри переделана уже. Но на фундаменте был, я помню, выбит год ее основания – 1929-й. Четыре класса были. А на том месте, где сейчас фермы перед Тадулино находятся, раньше находилась помещичья усадьба. Вот и вся деревня. В нашей семье росло двое детей: я и моя сестра. В соседней деревне Ковалевщина тогда сформировался колхоз «Красный Октябрь», если я не ошибаюсь. Мама Арина Антоновна работала на полевых, а папа Григорий Лукъянович был заведующим фермой. Из нашего села только жильцы из трех хат в тот колхоз ездили: Микола Хвастович – кладовщик, Юльян Семенович Хвастович – бригадир и из нашей семьи.
Когда война началась, мы, малышня, многого еще не понимали. Бегали босиком за немецкими машинами. Фрицы задабривали нас, шоколадки давали, конфеты. За нашей деревней Козырицкий лес стоит, а в нем окопов столько было, что не передать. Еще в начале войны там держали наших пленных солдат. А где-то осенью сорок первого в лесах появились партизаны. Многие мужчины из деревни к ним присоединились, да и так люди помогали, кто как мог.
В доме, где я сейчас живу, в войну жил мой дед Лукъян Игнатович Хвастович, а мои родители жили чуть выше под горку. У деда во дворе было сооружение, похожее на качели. Вешали на веревках ванночки, «ночевками» их называли, или просто доски. Садились на них и качались. А 22 марта праздник Сороки был. Вот на следующий день, двадцать третьего, я с сестрой пошли кататься на эти качели. Тут мама прибегает и кричит: «Немцы деревню окружают!» А те были уже за озером вот на этой горе (показывает). Шли цепочкой с автоматами. Папа сказал, что если будут стрелять, нам нужно на землю ложиться и ползти в сторону коммуны, к имению. Вот такими короткими перебежками, ползком и добрались до панского сада: я, папа и сестричка моя. А мама вспомнила, что у наших соседей Синкевич пятеро деток и мать одна с ними, а муж на фронте воевал. Мама и осталась, чтобы им помочь. Но соседка отказалась уходить, на свою беду. В то время уже тепло было, босиком ходили. Снег растаял. А на мне пальтишко было, перешитое из старой шинели. Довел папа нас с сестрой до ближайшего леса. А пить очень хотелось, да где воду в лесу возьмешь? Папа снял с меня шапку и свою тоже, пошел по лесу и нашел под старыми еловыми лапками не растаявший снег. Набрал в шапки и принес. Вот так мы и утолили жажду. А потом он посмотрел на меня и говорит: «А ну-ка, Сымон, покрутись». Я стал крутиться. Оказалось, что сзади моя шинелька была вся иссечена автоматными пулями, просто в лохмотья превратилась. Как меня не прибило, не знаю, а я даже не заметил. Трое суток в лесу просидели голодные, и пошли к родственникам в Ковалевщину. Скитались от хаты до хаты по родне.
А в Малых Калодезях двадцать третьего марта немцы стали сгонять людей в конец улицы, в низинку. Кто отказывался идти, стреляли на месте, поэтому сельчане сильно не сопротивлялись. Очень много человек затолкали в дом Местовских и подожгли. А еще людей сожгли в другом доме, на том месте, где сейчас растет высокая и старая пихта. Ее посадили позже, в память о погибших. А мама моя, ей в то время сорок лет было, просто чудом жива осталась. Прицепилась она к какому-то немецкому конвоиру, стала дергать за рукав и спрашивать: «Пан, что с нами будет?» Он выставлял палец вперед и отвечал: «Пух». Мама рассказывала, что немцев много подъехало на машине. Нарядные были, а на фуражках кокарды с изображением орла. Дали команду загонять людей в один дом. А народу много, стали заталкивать просто. Кто не смог вместиться, перегнали в другую хату. Стали толкать в дом и маму, а она проситься стала, говорила, что ей сорок лет, дети есть. Как она нам потом рассказывала, просто плакала и просилась, чтобы отпустили. Наверное, немец не такой жестокий, как остальные, попался. Она смогла назад повернуть. А в это время дом уже начали соломой обкладывать, а потом подожгли. Мама стала маленькими шагами отходить от немцев в сторону дороги. Шла и плакала. А на центральную дорогу, между Малыми и Большими Калодезями, немцы весь деревенский скот согнали: лошадей, коров, свиней. Их охраняли полицейские из Косинского гарнизона. Она видела, что некоторых уцелевших людей из деревни стали сажать на машины и телеги и увозить в сторону Логойска.
(Продолж. будет)
На фото: Зинаида Николаевна Нехайчик.
Фото автора.
Информацию читайте в номере 79 – 80 от 08.04.2015 г.