Уже написаны тома воспоминаний, романов, очерков. Но рассказать о войне все до конца невозможно. Мы мало знаем о тех, кто побывал в фашистских трудовых и концентрационных лагерях, многое забылось или просто замалчивалось. Огромное количество наших соотечественников были зверски убиты за пределами нашей Родины. Единицы смогли выжить. Мы хотим приоткрыть страницы из чудовищной истории войны, давая жизнь проекту «Забвению не подлежит», посвященному воспоминаниям людей, которые прошли сквозь жернова военной трагедии.

Этот проект — дань уважения и благодарности поколению детей войны. Напоминание о нашем долге перед ними и обещание, что борьба за благополучную жизнь детей войны, упрочение уважения к их вкладу в историю нашей страны будет продолжена…

 

Мария Петровна Рящикова, жительница д. Кривая Береза Смолевичского района, вместе с матерью, бабушкой, двоюродными братом и сестрой, в 1943 году в принудительном порядке была вывезена в Германию. На тот момент ей исполнилось всего 3 года.

Из воспоминаний Марии Петровны Рящиковой:

— Я как сейчас помню те события. Вывезли нас 28 сентября 1943 года. А попали мы под эту «мясорубку» потому, что жили в деревне Жабыки Оршанского района (сейчас это Дубровенский район), откуда было рукой подать до железной дороги. 9 месяцев в этих местах стоял фронт. Когда наши войска стали наступать, немцы «чистили» леса и  мирное население эшелонами гнали на Брест, а дальше — через Польшу — везли в Германию.

С нами росла моя двоюродная сестра Татьяна. Когда ей было 3 годика, ее родители трагически погибли. А мама, еще не будучи замужем, никому ее не отдала и стала сама о ней заботиться. В 1943 году Татьяне исполнилось 9 лет. Даже ее, девятилетнюю, вместе с мамой и бабушкой немцы гоняли на работу. И еще помню, что нас, детей, заставляли учить немецкий язык. Когда после войны я пошла в школу, то немецкий знала на 4-5.

3 апреля 1945 года нас освободили союзные войска. Проверку и регистрацию прошли в лагере №3 города Штекен, откуда в октябре 1945 года убыли на родину.

Очень ярко врезался в память момент, как нас выгоняли из дома. Татьяна хорошо играла на балалайке. И когда немцы пришли за нашей семьей, Таня взяла с собой инструмент. Немец как увидел, дал сестре оплеуху, а балалайку разбил об угол. Нас погрузили в теплушки, где стоя, как селедки в бочке, мы вместе с другими людьми ехали до города Бреста. Оттуда нас на «Студебеккерах» (трехостный грузовой автомобиль, выпускавшийся с 1941 по 1945 годы) везли через Польшу в Германию. По дороге машины обстреливали, но нас предупредили об этом и, когда начинался обстрел, мы ложились на пол. Так нас привезли в Германию. Сначала мы были в одном лагере, нас посадили за проволоку, долго там находились. Потом стали сортировать и отправляли кого куда. Мы попали в трудовой лагерь Дюшендорф в городе Мелле. Взрослые и дети постарше работали на железной дороге. Жили в вагончиках. В вагончике стояло несколько кроватей, шкаф, небольшой стол и стул. Коменданты лагеря менялись. Один был очень злой. Взрослые работали на железной дороге с утра до ночи. Кормили плохо. В основном, давали суп из брюквы. Я до сих пор с содроганием вспоминаю об этом. Брюкву не люблю и теперь — даже запаха ее не переношу. Помню, мама тяжело заболела ангиной. Немцы отвезли ее в больницу, там ее прооперировали, и привезли обратно. Мама выздоровела. А еще выжить нам помог случай. Недалеко от нашего лагеря стоял большой дом. Там жила немка, на которую работали русская девушка Полина и француз Поль. У этой немки было большое хозяйство, она держала коров. Рядом был луг, где они паслись. Мама случайно познакомилась с Полиной. Она посочувствовала маме и стала в условленном месте оставлять для нас немного еды. И вот ночью, когда все уснут, мама бегала тайком в поле и приносила то, что оставляла для нас Полина. А там — то кусочек черного хлеба, то яблочко. И вот мама кормит нас и говорит, чтобы мы быстро съедали все и молчали. Чтобы даже запаха нигде не оставалось. А еще недалеко от лагеря у одного немца был большой сад. Так этот немец приходил к нашему коменданту и просил у него для работы детей. Мы ходили собирать яблоки, груши. Помню, как-то он сказал, что после работы мы можем взять с собой яблок. А я, хоть маленькая была, понимала, что в руках много не унесу. Я сняла с себя пальтишко, платок, застегнула на пальто пуговички, горловину завязала платком и получившуюся «сумку» набила яблоками, а потом волоком тащила в лагерь. Все диву давались. Съесть яблоко было огромным счастьем. Но часто на работу этот немец нас не звал. Добрым оказался последний комендант. По воскресеньям он привозил нам, детям, по маленькому кусочку черного сладкого хлеба и неполной чашке молока. Как мы ждали этих воскресений. Как растягивали потом это жалкое угощение. Отщипнешь немножко хлебушка и спрячешь оставшийся кусочек, чтобы дольше хватило.

Освобождали нас союзные войска. Пришли американцы и увезли нас в другое место. Там в огороженные сеткой отсеки рассортировали по национальностям. И очень агитировали, особенно русских, ехать в Аргентину рубить тростник. Но мы отказались. И начался путь домой. Мы были такие счастливые. В Бресте встретились с родственником. Радости не было предела. Его лицо у меня перед глазами и сейчас стоит. Он не говорил, не огорчал нас, что возвращаться нам некуда, и впереди — голод и мытарства.

Вернулись мы в родную деревню, а дома нашего нет — сгорел. На пепелище откопали только швейную машинку, купленную мамой задолго до войны. Эта машинка до сих пор у меня и работает. Ей уже 100 лет. Это единственная вещь, уцелевшая от прежней жизни. Выкопали землянку, жили там. Я научилась есть глину. Спать было жутко холодно. Потом приехал мамин брат и забрал нас к себе — дом родителей его жены уцелел. В одной комнате ютилось несколько семей, но ведь с землянкой не сравнить. Потом вернулся отец. Устроился шофером на спиртзавод Станиславово, который находился в Дубровенском районе. Со временем спиртзавод стал лучше работать. Спустя полтора года стали ремонтировать уцелевшее  жилье. Так мы получили отдельную квартиру. На завод прислали нового инженера. Он приехал со своей семьей. Родители с ним подружились. Они одолжили нам денег, и мы смогли купить корову. После войны из отдаленных уголков леса стали выгонять скот, который там во время войны прятали люди. И гнали его в хозяйства. Но кормить коров было нечем, и их распродавали. Мы с мамой пошли за 15 километров, в сторону Смоленска и купили молодую телочку. Она была настолько слабой, что еле шла. Поэтому дорога домой была долгой. Приходилось много раз останавливаться, чтобы дать возможность коровке отдохнуть и попастись. Когда мы привели ее домой, бабушка заплакала: черная по окрасу корова была вся серой от покрывавших ее вшей. Мы нарвали крапивы, полыни, сделали жгуты и стали все это счищать. Мы кормили эту коровку и не могли нарадоваться. Радовало не молоко, а сознание того, что у нас появилась своя живность. Корова нас выручила, мы перестали голодать. Мешками таскали траву, сушили, а когда с возобновлением работы спиртзавода  появилась отработанная брага, мы стали давать ее коровке, и животное стало поправляться. Потом купили поросенка. Огород стали сеять. Зажили лучше. Работать приходилось с самых малых лет. Щавель мешками тоскали домой: это было нашей детской работой в первые несколько лет после войны.

Поэтому теперь, когда слышу вокруг, что на жизнь жалуются, стараюсь молчать. Подумаю только, что слава Богу нынешним поколениям не пришлось пережить того, что мы вынесли. И думаю только: «Не гневите Бога, люди»…

Судьба Марии Петровны складывалась нелегко. Трудиться физически ей пришлось с самых малых лет: сразу, чтобы помогать родителям, потом — растить детей, поднимать их на ноги, учить. И сейчас, в свои 80 лет, она не любит сидеть на месте, все время находясь в движении.

— Телевизор, — говорит Мария Петровна, — включаю только вечером, чтобы посмотреть прогноз погоды.

И скучать некогда: в доме всегда найдется работа. Особенно любит Мария Петровна хлопоты, связанные с визитами детей, внуков и правнуков, которые часто собираются вместе в родительском доме.

Марина МИХАЙЛОВСКАЯ.

Фото автора и из личного архива Марии Петровны Рящиковой.