Деревня в Юрьевском сельсовете, находится около реки Усяжа, в 14 километрах от станции Смолевичи на линии Минск – Орша. В письменных источниках известна с девятнадцатого века. Согласно переписи 1897 года – село в Юрьевской волости Борисовского уезда, где находилось сорок четыре двора, двести девяносто шесть жителей, действовали православная церковь, кузница и церковно-приходская школа (открыта в 1886 году, насчитывалось двадцать восемь учеников, учитель Николай Лютаревич). В начале 1930-х годов здесь был колхоз «Парижская коммуна», работала кузница. В 1940 году деревня насчитывала семьдесят пять дворов и двести девяносто три жителя.

На первый взгляд – небольшая деревушка, спрятана от дороги Жодино – Логойск за большим пригорком, но когда попадаешь в нее, то она кажется длинной и вытянутой. К тому же поле и болотистая местность делят ее на две части. Как называют сами жители: первое Хотеново и второе Хотеново. Очень много сейчас стареньких, обветшалых домов и новых, современных дачных строений. Своего магазина нет, продукты привозит автолавка. В деревне половина населения – пенсионеры, а детишек только пять. Память семидесятитрехлетней давности возвращает в то время, когда по улицам бегали гурьбой босоногие детишки, и их звонкие голоса были слышны далеко за деревней…

Дети войны. Их, как и солдат Великой Отечественной, с каждым годом остается все меньше и меньше. Сегодня они люди в уважаемом возрасте, у большинства - уже правнуки старше тех ребят, которые стали свидетелями военных событий.

Из воспоминаний Анатолия Николаевича Лойко (1931 года рождения, жителя деревни):

«Родился я в этой деревне и всю жизнь прожил. До войны она красивая была, много детей было и молодежи. Дом моих родителей стоял в другой части деревни. Я самый старший из троих детей был в нашей семье, двое родились уже после войны. О том, что на нас немцы напали, мы узнали уже в середине дня двадцать второго июня. Где-то на третий день они на машинах и мотоциклах к нам приехали. Сразу не трогали население, но мы все равно их боялись. Немцы очень озверели, когда им стали оказывать сопротивление партизаны. В деревне Сутоки действовал отряд «Смерть фашизму», да и кругом была партизанская зона. Помню, что здесь был еще отряд «Дяди Коли». А у нас в деревне свои полицаи были. Однажды одного полицая партизаны расстреляли. Дело в том, что во время войны у нас на болоте находилось семь советских военных. Долго они здесь были. Приходили не раз к нам домой, и мой папа ремонтировал их сапоги, а мама пекла им хлеб. А сын одного односельчанина стал общаться с полицаями. Здесь находиться стало не безопасно, и солдаты ушли в сторону Витебска. А парня этого партизаны расстреляли за связь с полицаями. Его отец решил отомстить и подал в Логойск, где находился немецкий гарнизон, несколько заявлений на партизан и на деревню. Вот немцы и нагрянули. Правда, заняли только одну половину деревни, а во вторую половину прибыл немецкий отряд из Смолевичей. На следующий день после Благовещения, ближе к обеду, фашисты из Логойского гарнизона и начали расправляться с жителями первого Хотенова. Было это в 1943 году. Что тут творилось и передать страшно. Выстрелы и крики людей были слышны на всю округу, дым стоял страшный. Если бы людей предупредили, то многие бы спаслись. А так вся деревня полегла от рук фашистов – сто восемьдесят четыре человека. Я с папой в болоте в это время был. Мы тоже думали, что после того, как сожгут первую часть деревни, примутся и за вторую. Но немцы переночевали и уехали, а нас не тронули тогда. После этого оставшиеся жители уже при любой опасности в лес или болото убегали. Я помню тот момент, когда на телегах везли обгоревшие трупы расстрелянных мужчин, которые мост восстанавливали. Если бы эти люди знали, что их ждет в первой половине деревни, они бы туда не пошли, а остались во второй. Но мужики же домой шли после работы. После налета в первый раз спаслись только трое детей: мальчик и две девочки. Девочек мама спрятала за печь, а в ушат, в котором сечка лежала, положила на дно одежду. Женщину эту убили. А девочки забрали из ушата вещи, связанные в узелки и выбежали на поле в сторону леса. А там один немецкий солдат стоял. Думали, что стрелять будет, но он их не тронул и пропустил. Так они и выжили. Теперь, правда, в живых уже никого нет».

Из воспоминаний Елены Петровны Лойко (1930 года рождения, жительницы деревни):

«О войне страшно вспоминать. Мы же детьми были, когда она началась. У меня двое братьев всего было, один родился в сороковом году, а второй – в сорок третьем. Видели всех, и немцев, и партизан. Партизаны приезжали целыми группами, искали полицаев. В нашей деревне одного расстреляли. Говорят, что за это нас и сожгли. Когда немцы ехали жечь деревню, местные жители не знали об этом, и их никто не смог предупредить. Убивали людей и жгли дома в первом Хотеново, а второе не трогали. Тот мужчина, который нас выдал немцам, все свое имущество закопал, чтобы оно уцелело. Перебил и порезал всех своих кур и поросят на всякий случай. Думал, что его немцы не тронут, а вышло так, что убили и его, и всю его семью. Фашисты ходили по хатам и расстреливали людей, не разбирая, ребенок это, женщина или старый человек. А потом поджигали дома факелами. Сожгли все дома и убили сто восемьдесят четыре человека. В конце первой деревни памятник стоит этим людям. Я многих даже в лица помню, особенно детей, с которыми бегали вместе. А вторую часть деревни уже позже подожгли. И так же, как и первую, за связь с партизанами. Еще помню, что когда сжигали первую часть деревни, согнали мужчин, восемнадцать человек. Недалеко отсюда была речка и через нее мост, который был сожжен. Вот их, этих мужчин, и погнали строить новый мост. Работа закончилась, и можно было идти домой, но их немцы повели на окраину деревни. В том месте, где сейчас стоит памятник, раньше была баня, в которую мужчин загнали и там расстреляли, а баню подожгли. Они штабелями друг на друге лежали убитые. Родственники приходили и по фрагментам какой-то одежды своих близких узнавали и забирали, чтобы похоронить. Уже после войны приезжали солдаты и сделали одно общее захоронение для всех восемнадцати человек. Там установлен памятник тем расстрелянным и сожженным мужчинам. Когда всю деревню сожгли, мы в землянках жить постоянно стали. Их копали в основном старики, мужчин всех забрали в солдаты. Из первой части деревни только трое смогли выбраться из огня. Одного мальчика звали Коля Чижик, он с тридцатого года был, но его уже нет в живых. Когда дома жечь начали, его за печку спрятали, немцы и не увидели. А на печи находился мальчик, который отставал в умственном развитии немного. Он крутился на этой печке, а немец по нему семь раз выстрелил. А мать попросили дать яиц, и как только она заглянула в шкаф, в нее и выстрелили. Потом подожгли дом. Это нам сам Коля рассказывал, он из-за печки все видел и слышал. Когда дымом все затянуло, Колька на болото и убежал.

Из воспоминаний Веры Денисовны Чижик (1929 года рождения, жительницы деревни):

«Семья наша большая была. Мама умерла еще до войны, а папе пришлось одному растить шестерых детей. Младше меня еще двое было, с тридцать первого года и тридцать шестого, а остальные старше. В школу ходили в деревню Мгле, я до войны успела два класса окончить. Хата наша стояла во втором Хотеново, в котором я сейчас и живу. Во время польской оккупации здесь была мельница на реке. Около нее поляки жили. И наша часть деревни называлась Голынка, а потом уже стала тоже Хотеново. Немцы в нашей деревне быстро появились, где-то на третий день. Сразу никаких карательных операций не было. Первой сожгли другую часть деревни, а наша осталась. Все передвижения немцев и партизан были через наш населенный пункт, ведь дороги Жодино – Логойск в то время еще не было. Однажды немцы ехали с фронта и остановились на отдых уже в нашей части деревни. А в первую часть Хотенова прибыли каратели из Логойска. Когда ее сжигали, то из нашего села погибли только два человека, это я хорошо помню. Забрали одну женщину, но детей не тронули. В нашу часть деревни немцы за лошадями пришли, так парень молодой побежал в другое Хотеново, да там и сгорел вместе со всеми. А в одном доме жили очень бедные люди. Пола не было, а под ногами земля, в которой была ямка. И нам про этот случай рассказывал мужчина, которого звали Родион. Он потом перешел в партизаны. А почему он там был, когда дома жгли, я не знаю. Так вот Родион этот предложил девочке спрятаться в этой ямке, а когда подожгут дом, то девочка в дыму должна была выскочить и убежать на болото. Так и сделали, но она не смогла выбраться и задохнулась.

Когда горели дома, старшие наши дети на болото убежали, а папа, я и младшие остались дома. Видели, как деревня горит, тогда все небо черным дымом затянуло. Нам сказали, что нас не тронут и не подожгут. В деревне был свой староста, потом парень, который носил полицейскую форму, только не могу сказать, выдавал он наших или нет, и один мужчина, как говорят «и вашим, и нашим». Старосту партизаны хорошенько избили, а полицая вообще убили. Партизанам в деревне помогали, как могли. Они и коров, и свиней брали. Жалко было, да все понимали. Им в лесу нужно было как-то выживать, да и с немцами воевать.

А нашу часть деревни сожгли уже немцы из Смолевичского гарнизона. Это было спустя несколько месяцев после первой карательной операции. Точно число назвать не могу, но было лето, это точно. Где-то в районе Смолевичей партизаны забрали целое стадо коров и перегоняли его через нашу деревню. Недалеко от домов, около больших дубов, было такое пастбище, огороженное каким-то забором. Туда этих коров загнали, и местные женщины помогали доить этих коров. Как только ушли партизаны и угнали животных, пришли немцы. Правда, как только немцы стали с горы стрелять, люди убежать на болото успели, а то бы со всеми было то же самое, что и с жителями первого Хотенова. Сожгли фашисты все дотла, только две хатки осталось. Как выживали мы, я даже и вспомнить боюсь. Ели гнилую и мерзлую картошку, которую ходили и собирали в поле. А бывало, что и такой не было. Приходилось примешивать траву сушеную. Ели лебеду, жмых. Смешивали с черной перемерзлой картошкой траву, муки же не было, да так и ели. Приходилось и после войны это есть, пока жизнь наладилась».

Память о том, какой ценой нам досталась Великая Победа, у белорусов заложена на генетическом уровне. Нельзя забыть то, что не подлежит забвению. Но неумолимое время стирает из памяти лица и важные мелочи. Поэтому с каждым годом старые пожелтевшие газетные листы станут еще дороже. Каждый раз, когда готовишь очередной материал, основанный на воспоминаниях свидетелей, которые смотрели на этот кошмар детскими глазами, становится больно и страшно. Такое ощущение, что вместе с ними сама день за днем проживаешь те события. В глазах теперь уже стареньких людей слезы, ведь приходится «вынимать» из глубины души и памяти то, что очень хочется навсегда забыть. Очень трудно спрашивать их об этом. Чтобы успокоить и их, и себя, мы часто обнимаемся, беремся за руки. Но, в то же время, они все понимают и хотят, чтобы о войне помнили и не допустили ее в будущем. Я не забуду слова бабушки, которая завершив свой рассказ, сказала: «Детки мои, я так переживаю за своих внуков, правнуков. Как посмотрю передачи по телевизору о том, что в Украине происходит, так ночью спать не могу. Не нужно войны! Послушайте и почитайте о том, как мы жили и как выживали. Рассказывайте друг другу об этом, помните об этом. Не допустите войны!».

Наталья МЕХЕДКО.

На фото: памятник расстрелянным жителям деревни.

Фото автора.

Информацию читайте в номере 77 – 80 от 05.04.2014 г.