Бортники, Карамша, Ротковщина… сожженные и уничтоженные фашистами деревни Смолевиччины уже никогда не возродятся. А многие населенные пункты возродились из пепла. С каждым годом становится все меньше свидетелей тех страшных событий. Мы должны свято хранить память о невинно загубленных жизнях и о тех, кто погиб в борьбе за освобождение Родины. Это нужно не им, а нам и будущим поколениям, для того, чтобы ужасы войны никогда больше не повторились.

Мы продолжаем публикацию цикла статей, посвященных населенным пунктам Смолевичского района, которые подвергались сожжению в годы Великой Отечественной войны.

Деревня в Жодинском сельсовете, в восьми километрах от железнодорожной станции Минск – Орша. Название образовано от угодьевого урочища. В начале двадцатого века оно называлось Остров-Сухой и находилось в Юрьевской волости Борисовского уезда. В нем проживало тридцать восемь жителей в шести хозяйствах. По переписи 1917 года это был уже застенок, где насчитывалось четыре двора и двадцать восемь жителей.

Маленькие Хатыни… Сколько их всего на нашей земле? Там не стоят мемориалы, не слышен колокольный звон. Но набатом вечной памяти остаются они в наших сердцах.

Из протокола допроса от 22 июня 1961 года уроженки и жительницы деревни Алешники Логойского района Юзефы Иосифовны Брилевской (Воронько), 1910 года рождения, беспартийной, неграмотной, рабочей совхоза им. Ленина:

«Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний по ст.ст. 177 и 178 УК БССР предупреждена.

- В период Отечественной войны я временно проживала на оккупированной немцами территории в деревне Кривая Поляна Смолевичского района, где занималась сельским хозяйством. После сожжения этой деревни немецким карательным отрядом, я проживала в землянке недалеко от места, где располагалась до сожжения деревня Кривая Поляна.

- Какие обстоятельства вам известны по факту сожжения деревни Сухой Остров Смолевичского района?

- Через два-три дня после сожжения деревни Кривая Поляна (ее сожгли 9 апреля 1943 года) я с тремя детьми и еще человек 20-30 (в основном дети и женщины) были обнаружены карателями в лесу и доставлены в деревню Сухой Остров Смолевичского района. В это время она уже горела. Оставался целым лишь один дом, примерно посреди деревни, куда нас и загнали. Помню, что вместе с нами в него затолкали несколько семей партизан и троих жителей деревни Сухой Остров, всего более сорока человек, среди которых, в основном, были женщины и дети. Когда я находилась еще перед домом, то какой-то каратель в немецкой форме зеленого цвета сказал мне, что нас расстреливать не будут. В этом доме мы просидели часа полтора, женщины и дети плакали. Потом через окно я увидела, как фашисты окружили дом и хотели бросить в него гранату, но почему-то не бросили. Несколько человек зашли к нам, и я сразу потеряла сознание. Пришла в себя только после того, как начала ощущать ожоги. Я увидела, что лежу среди трупов, вся в крови, а на голове у меня была рана. Следы ранения сохранились до сих пор, но чем оно было нанесено, я не знаю. Мои ноги и волосы были обгоревшие, горела одежда. С трудом я выползла из-под трупов и выбралась через окно горящего дома на улицу, а затем заползла в какой-то погреб. Когда и он загорелся, я отползла дальше на огород. Я видела, как ушли каратели, а некоторые на повозках уехали в направлении деревни Юрьево. Переночевав недалеко от деревни, я, вместе со случайно спасшимся мальчиком лет восьми, утром встретила отдельных партизан и мирных жителей (уже точно не помню кого), которым рассказала о случившемся. Припоминаю, что дом в деревне Сухой Остров, в котором сжигались и расстреливались мирные жители, был бревенчатый, перегороженный пополам стеной. Крытый был, насколько я помню, щепой. Дополнений не имею, протокол мне прочитан, записано верно».

Из протокола допроса от 30 марта 1961 года уроженца деревни Кривая Поляна Смолевичского района Петра Павловича Рабецкого, 1935 года рождения, беспартийного, образование 6 классов, проживающего в деревне Сутоки, колхозника:

«Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний по ст.ст. 134 и 136 УК БССР предупрежден.

- В период Отечественной войны я проживал в деревне Кривая Поляна, а после сожжения деревни и уничтожения в ней мирных жителей, я проживал у родственников в землянке на месте этой деревни.

- Что Вам известно о факте сожжения деревни Сухой Остров?

- О сожжении этой деревни знаю не много. Несколько дней спустя после уничтожения деревни Хотеново, тот же карательный отряд обнаружил в лесу, недалеко от деревни Кривая Поляна, мирных жителей и партизанские семьи, которых они потом пригнали в деревню Сухой Остров. Было их более сорока человек. Вместе с жителями этой деревни их заперли в доме. Некоторых расстреляли, а других сожгли заживо. В Сухом Острове было тогда всего шесть домов с подворными постройками, которые все сожгли. В настоящее время этой деревни не существует. Располагался Сухой Остров в километрах пяти от деревни Кривая Поляна. Больше мне ничего об обстоятельствах этих злодеяний не известно, а конкретнее, я, за давностью времени, ничего не помню. Протокол мне прочитан, записано верно».

Из воспоминаний Владимира Станиславовича Дорошкевича (1929 года рождения, жителя деревни Бабий Лес):

«Я родился и жил в Сухом Острове до его сожжения. Скорее всего это был хутор, находящийся посреди леса, ведь всего шесть хат стояло. Но детей среди жителей было не мало. В одной нашей семье только восемь деток росло. В школу бегали в Бабий Лес и Юрьево. Папу моего звали Станислав Иосифович, а маму Надежда Васильевна. Первый дом в Сухом Острове был Ивана Филициановича Дорошкевича, в котором жили он, его жена, две дочки и брат Федор, еще не женатый. Потом стояли наша хата и дом Антона Храловича. Дальше, по другой стороне улицы, жил Андрей Хралович. В следующем доме, параллельно нашему, Алексей Яковлевич Хралович, он работал врачом в деревне Юрьево. И последняя хата - семьи Юзуфовичей. Пять домов стояло по одну сторону улицы, а один – по другую. Вот и вся деревня. Жили как все - сеяли, пахали, пекли хлеб.

Во время войны через наш населенный пункт проходили постоянно партизаны из бригад «Смерть фашизму», «Дяди Коли» и других партизанских соединений. Я хорошо помню, как мы сбивали из досок длинные столы, за которые они потом садились, что-то обсуждали и решали. Мой папа после провожал их к железной дороге. К нам в Сухой Остров приезжали партизанские командиры, останавливались в нашем доме, иногда на несколько дней. Я и сейчас помню лицо одного пожилого мужчины, только фамилию забыл.

В тот день, когда сожгли Сухой Остров, была в округе немецкая блокада. Партизаны нас предупредили, чтобы мы уходили в болото. Вот мы и вывезли все, что могли, и на большой лесной поляне построили лагерь. В округе жгли и другие деревни, жители которых убегали в лес. Когда пришли немцы в Сухой Остров, мы все побросали и стали прятаться. Иван Дорошкевич был больной, так он и не смог убежать, его застрелили. Остальные люди побежали по болоту. Доктор Алексей Хралович, Винцусь Юзуфович, Миша и Леонид Храловичи отстали от нас. Мы прошли через болото и ночью пришли в деревню Бабий Лес, где жила папина родная сестра. Пришли к ней и видим, что у нее по двору немцы ходят. Старшая моя сестра Анюта и говорит: «Чем будут стрелять нам в глаза, лучше пусть бьют в спину. Будем убегать». Мы через огороды стали уходить в сторону леса. Переночевали там, около болота, где недалеко находился хутор Орлово. А у Юзуфовичей на том хуторе жили родственники, решили прятаться у них. Пришли в Орлово и стали проситься, чтобы нас укрыли. А тот родственник был членом сельского Совета, он побоялся, что если нас спрячет, то его семью расстреляют или сожгут, вот и отказал нам. И нас пустил к себе один старик, который жил с дочкой. Там и переждали эту облаву. А в это время каратели поймали кривополянцев и пригнали к нам, в Сухой Остров. Там были и старики, и женщины, и дети. Всех затолкали в дом Антона Храловича. Миша и Леня, которые не были с нами, напоролись на немцев. Немцы их и забрали обратно на хутор, где уже были люди с Кривой Полянки. В болоте каратели поймали и привели еще партизанскую семью Сафроновых, которая жила в деревне около Жодино. Мишу Храловича немцы били, пытались узнать где находятся партизаны, но, к счастью, он жив остался. Всех людей в доме поставили в шеренгу, некоторые детки сидели на полу. Каратели наносили в хату соломы, а потом с автомата начали по людям стрелять. Мне Миша рассказывал, что он как увидел, что немцы наставляют оружие на них, сразу на пол упал. Начали стрелять. Девочке, стоявшей рядом с ним, пуля в ногу попала, и она тоже упала. Не все тогда от пуль погибли, дети некоторые живьем сгорели, кричали очень. В тот день погиб и мой родной брат Михаил, которому только восемнадцатый год шел. Миша Хралович с той девочкой смогли выбраться из-под трупов, когда фашисты ушли. Поползли они через огороды к лесу, так и живы остались. Убили тогда и старика Юзуфовича. Он не захотел убегать, сказал: «Раз всех людей побили, пусть и меня убивают». А семья его жива осталась. С Сухого Острова сгорели Леня Хралович, мой брат Миша, Винцесь Юзуфович и Иван Дорошкевич. Остальные сожженные были из других населенных пунктов. Сложно было потом сгоревших людей опознать, мы брата узнали по обгоревшим документам, которые как-то в кармане штанов уцелели. Останки многих жителей забрали родственники и похоронили в общей могиле. Брата мы похоронили отдельно.

Когда-то на перекрестке дорог на Юрьево и Борисов находились партизанские могилки. А позже эти захоронения перенесли в братскую могилу в деревню Юрьево. Перезахоронили там и моего брата. Я в то время работал секретарем Юрьевского сельсовета. Мне не известно теперь, сколько на сегодняшний день осталось в живых жителей Сухого Острова, времени ведь столько прошло.

Еще дальше от нас, в сторону Борисова, находился хутор Карамша, но его тоже сожгли каратели. Он после войны не восстановился. Посреди леса остались могилки, но я давно там не был. Был на том месте военный полигон, и я не знаю, как те могилки сохранились. Насколько мне известно, кое-кто из жителей Карамши остался в живых. В Юрьево жила Нина, а фамилии уже не помню. На том хуторе жили Силичи, Липницкие, Руцевич. Кто-то отстроил себе дом в Высоких Лядах, в Бабьем Лесе. Силичей расстреляли здесь, в Бабьем Лесе, напротив теперешнего магазина, где во время войны школа была. Погибла та семья еще при немцах. Теперь там никто даже не сеет, на месте этого сарая, только трава высокая стоит. Приводили туда партизанскую семью, расстреливали, а потом песком засыпали и другую приводили.

Сухой Остров навсегда останется в моей памяти. Столько лет прошло, а у меня перед глазами он стоит. Уже после оккупации мы построили дом здесь, в Бабьем Лесе. В нем сейчас мой брат живет, а я отстроил себе другой. Вот так и живем. Самое главное – мирно. Война не должна повториться, от нее только горе и слезы».

«Ах, война, что ж ты сделала, подлая: стали тихими наши дворы…», - такие строчки Булата Окуджавы приходят на память, когда покидаешь очередную деревню, которая подвергалась сожжению фашистскими извергами. Но, к счастью, большинство населенных пунктов восстановились и продолжают жить. А уезжая с места, где некогда стояла маленькая деревушка Сухой Остров, сердце болело еще сильнее. Длинная дорога по лесу… Проматывая, как кинопленку, в своем воображении страшные события апреля сорок третьего, постоянно задавала себе одни и те же вопросы: «Зачем нужны эти войны? Как можно так легко убивать, сжигать, расстреливать людей? Кому это нужно? Какое имеем на это право?» Природой при рождении каждому человеку дается сердце и, вроде бы, все мы одинаково должны чувствовать боль и сострадание. Неужели есть люди, у которых вместо сердца камень, похожий на тот гранит, установленный в память о сожженных?

На месте Сухого Острова сейчас ничего нет. В большом лесу одиноко стоит высокий коричневый памятник, на котором написано: «Здесь 13 апреля 1943 года немецко-фашистские захватчики расстреляли и сожгли вместе с деревней Сухой Остров 52 советских гражданина». Вокруг памятника - глубокие ямы, оставшиеся, по словам свидетеля, от погребов и колодца. А сам дом, в котором сожгли людей, находился чуть левее от него. Тяжело было там ходить, да и вообще находиться. Огромный старый тополь, на котором уже вряд ли появляется весной листва, как страж, оберегает покой невинно загубленных людей. И тишина… Вроде обычная, как и должно быть в лесу. Только эта тишина скребет за душу и проникает в самое сердце.

Наталья ЧАСОВИТИНА.

Подробную информацию читайте в номере 7-8 от 14.01.2015 г.