Деревня в Курганском сельсовете, в девятнадцати километрах от станции Смолевичи на линии Минск-Орша, недалеко от шоссейной дороги Смолевичи-Червень. Известна с XIX века как деревня, находившаяся в составе имения Шипяны, принадлежавшему Монюшкам. В 1847 году здесь было всего пять дворов и пятьдесят семь жителей. Согласно переписи 1897 года, деревня в Верхменской волости Игуменского уезда, где было уже девятнадцать дворов, сто десять жителей. В околице находилось два двора и одиннадцать жителей. К началу двадцатого века населенный пункт значительно вырос – двадцать один дом, в котором проживали сто семьдесят два человека. Перед войной здесь находился колхоз «X съезд Советов», действовала кузница. Хочется вспомнить слова песни: «Деревня моя – детства тихая пристань, сверкают где травы алмазами рос. Пьянеет весною от цвета черемух и крепнет душою в крещенский мороз…». Тут, посреди лесов, люди, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Неожиданно все изменилось…

 

Из воспоминаний Эдуарда Сергеевича Першай (1938 года рождения, жителя города Смолевичи):

«Все мои деды, прадеды жили в Турах. И я родился и вырос в этой деревне. Там прошла практически вся моя молодость. Только в шестьдесят седьмом я переехал в Смолевичи. Когда началась война, я еще маленький был, поэтому о событиях, которые происходили в деревне, знаю из рассказов близких и односельчан. Правда, есть такие моменты, которые хорошо помню сам. В нашей семье было четверо детей. До войны в Турах было много домов, семьи большие, так что детей и молодежи хватало. В нашей деревне был колхоз «X съезд Советов». Мой папа был сначала председателем, а потом бригадиром. Мама тоже в колхозе работала.

Мама говорила, что немцы пришли в деревню на третий день войны. В соседней деревне Шипяны поставили свой гарнизон. Сначала фашисты никого не трогали. На следующий год в ночь на пятое июня к нам пришли партизаны, а мой папа был у них связным, и попросили, чтобы им отдали скот, так как в отряде было большое пополнение. Коров погнали через болото на Пелеку. Нужно было запасать продукты питания. Партизаны сказали отцу, чтобы он у людей в деревне собрал для них хлеба. Хлеб собрали. А в последнем доме жил один мужчина по имени Степан, так он и заявил в немецкий гарнизон, что у нас собирают продукты для партизан. Когда воз с провизией ехал к партизанам, немцы устроили засаду и перехватили его. Лошадь и продукты забрали в Шипяны, а к рассвету оцепили всю деревню Туры. Всех мужчин, от молодого до старого, погнали в гарнизон. Там Степан и указал на моего отца и Даранкевича. Немцы папу в шипянском парке повесили на дубе, а Даранкевича расстреляли. Всем остальным приказали лечь на землю лицом вниз, а потом отпустили. На следующий день об этом узнали партизаны. С Шипян в Курганы ехало на машинах какое-то немецкое начальство, а партизаны около нашей деревни в лесу заминировали дорогу. Один немец погиб на месте, а второго забрали с собой. Немцы опять собрали всех наших людей и привели в Шипяны. Люди думали, что моего отца уже убили, и мстить некому. Надеялись, что проверят документы и отпустят. А двое мужчин из нашей деревни, которые служили в полиции, смогли предупредить людей, что их убивать будут. Все стали в лес убегать. Четверых мужчин немцы из автоматов расстреляли на опушке леса около кустов, когда они бежали. А кого поймали, загнали в гарнизон, выкопали яму и около нее расстреляли. Те два деревенских полицая, после этого случая, ушли к партизанам. Степана того местные мужчины позже поймали и привели в деревню. Хотели сначала повесить, как моего папу, у нашего дома на воротах. Но наломали колючих веток с диких слив и побили его, а потом расстреляли. Осенью, когда наступили заморозки, началась немецкая блокировка, мы так это называли. Папа до войны успел новый дом поставить. И к нам заехали немецкие начальники. А возле дома была яма, где он брал глину для строительства печки. Наш дед, Алексей Лукьянович Мороз, спрятал нас в эту яму и завалил картофельной ботвой. Это ночью было. А мама услышала, что стали кричать люди, и немцы уже дома поджигать начали. Со всех колодцев сорвали цепи, чтобы люди не смогли пожар тушить. Мамка побоялась, что утром нас найти могут и решила, что всем в лес нужно убегать. Спросила у меня: «Плакать будешь или нет?» Я ответил, что не знаю. А мы босиком и почти без одежды. Так и побежали в лес. Одна женщина с детьми спряталась в сарай в солому, так немцы их нашли и всех убили. Наш дедушка пытался вынести из дома одежду, а ему выстрелили прямо в затылок (плачет). Утром людей погнали в сторону Смолевичей. Кто пешком шел, кто ехал на телегах. И я в этой колоне был с мамой, сестрами и братом. А потом что-то у немцев пошло не так, людей около Апутка бросили. Кто домой вернулся, а те, у кого дома не было, ушли в лес. Некоторые боялись к своим хатам возвращаться. В лесу копали землянки. Нас приняла семья Даранкевичей, у которых в доме было шесть человек. Так и зимовали. Женщины кожу свиную обжигали на костре и варили из нее холодец, а мы ели эти шкурки. Недалеко от шипянского кладбища в буртах немецкая картошка была, так и ее воровали. Двоих человек, Минича и Калейника, поймали и убили за это. Воду пили из болота. А мыться было сложно. Нас просто заедали вши. Женщины где-то нашли железную бочку, раскаляли ее до красна, а нас водили голыми вокруг этой бочки. Вши, как горох с нас сыпались. А потом мы одевали пропаренную одежду. Летом было проще, собирали ягоды и грибы. Так жили мы два года.

К концу войны нам сказали, что скоро, со стороны Потичево, Красная Армия рядом будет проходить. Мы, дети, все побежали к Шипянам, к дороге. Нарвали цветов и бросали солдатам. А там кругом были убитые немцы, обгоревшие машины, трупы лошадей.

Люди стали в деревни из болота возвращаться. Наш дом почти целый остался, в нем немецкие начальники были, и его не успели сжечь. Стали жилье восстанавливать. Мужчин почти не было. Женщины по шесть человек «запрягались» в плуг и на себе пахали поле. Сначала поют, потом плачут (плачет). Ой, хватило тогда всем! Тех людей, которых постреляли в шипянском парке, после прихода советских солдат женщины откопали. Кто-то из Шипян сбил четыре больших ящика, туда положили останки и перезахоронили на кладбище в одну общую могилу. Мы бегали смотреть на это. Сразу поставили простенький памятник, а несколько лет назад установили красивый каменный рядом со старым. Там рядом моя мамка и брат похоронены. Из Туров в партизаны ушли Федор Афанасьевич Першай, Адольф Афанасьевич Першай, Павел Антонович Фридрих, Иосиф Першай. Это те, кого я сейчас вспомнить могу. Душа болит теперь за те страны, где людская невинная кровь проливается. Хоть бы нас Господь защитил, чтобы внуки и правнуки мирно жили».

О судьбах сожженных деревень можно узнать благодаря уцелевшим и живым до сих пор жителям. Но их так мало… Каждый день мы, к сожалению, теряем этих драгоценных свидетелей. Так и в этот раз. Когда мы приехали в Туры в поиске информации, то, к большому огорчению, узнали, что за неделю до этого ушел из жизни дедушка, который смог бы дополнить военную историю деревни. Поэтому рассказ Эдуарда Сергеевича стал еще весомее и ценнее.

Сама деревня, с почти заросшим прудом, довольно большая, правда вытянута, как показалось, в одну улицу. Большие и современные дома и дачи говорят о том, что здесь живут уже новые люди, возможно, даже не родственники тем, кто пережил те ужасы в годы войны. На улице было тихо, а в лесу, перебивая друг друга, пели разными голосами птицы. Уютная и красивая деревенька со своей историей, жаль только, что в ней имели место такие страшные и печальные страницы, которые осколками далекой боли остались в чьем-то сердце. Но у белорусов хорошая память. И на Радуницу, и в обычный день, придут люди и к тому большому гранитному памятнику среди высоких деревьев, где находится шипянское кладбище. Придут на братскую могилу потомки тех, кто жил семьдесят два года назад в окрестных деревнях.

Наталья МЕХЕДКО.

На снимке: могила на кладбище в деревне Шипяны, где захоронены партизаны, погибшие в бою 3 мая 1942 года, и мирные жители, расстрелянные 5 июня 1942 года.

Фото автора.

Информацию читайте в номере 137 – 138 от 18.06.2014 г.